Очень жаль, что повесть нашего земляка Николая Советова «Возведи свой мост» нашла своего издателя в лице Торгово-промышленной палаты спустя три года после написания.

Целых три года читатель был лишен возможности насладиться прозой особого рода: «В радужном сиянии линз привлекательно выделялась рельефно-выпуклая ее грудь, возвышавшаяся над подтянутым животом. Его плавные изгибы оттеняли бедра и стройные ноги, обрамляя и обходя волнующий темный треугольник слегка выпуклого лобка». Мои скромные познания в женской анатомии не позволяют мне вообразить «изгибы живота», не только «оттеняющие бедра», но и «обрамляющие выпуклый лобок».

Но автор, вероятно, в силу возраста (1926 г. р.), видел и не такое: «Катя, дернув головой, показала ему язык и, задорно смеясь, повернулась спиной, открыв очаровательную, выгнутую, будто музыкальная лира, задницу». Метафорический полет налицо, но как это, простите, «открыв»?

Автору не дают покоя два глагола: «оттенять» и «отделывать». О втором речь впереди, а пока «Легкое цветное платье оттеняло высокую фигуру Ирины, обтягивало талию, а ее высокая грудь выпирала из-под плотно натянутой ею материи». Грудь пусть выпирает откуда угодно, но объясните мне, как платье может «оттенять» фигуру, пусть и высокую и с высокой же грудью?

С Ириной не все просто, но ещё сложнее с Катей, которая «долго сидела перед зеркалом, отделывая лицо и прическу». От долгого сидения перед зеркалом (через два абзаца) и «губы у Кати были отделаны в два цвета».

Эротические головоломки подстерегают читателя буквально на каждой странице: «Застегнутая курточка поддерживала ее высокую грудь, а обтянутые джинсы выделяли все то, ради сокрытия чего как раз и надевают штаны». Ради чего надевают штаны, я, в общем, догадываюсь (хотя полнота моих знаний уже вызывает некоторые сомнения), вызывает недоумение другое, каким кунсткамерным образом устроена Катя, чью «высокую» (ну разумеется) грудь «поддерживает» курточка? Лучше бы она ее просто и привычно «оттеняла».

Мужчины – герои повести Н. Советова – обладают даром ясновидения, опять же весьма специфического свойства. «По бокам улицы, под шатрами кафе, в свободных позах сидели молодые люди, юноши и девушки и не очень юные и некоторые явно не девушки». Возможно, современной наукой уже открыты некоторые способы визуальной дифференциации особ женского пола по степени вовлеченности в плотские отношения, но для Советова, всецело доверяющего своим чувствам, «...эта молодая женщина, нет, по поведению и мироощущению – девушка...».

Автор, доктор наук и профессор, бывший завкафедрой саратовского политеха, привносит в свои эротические фантазии некое наукообразие, столь необходимое в преподавательско-лекционной практике: «Как для некоторых физических процессов есть критическая масса, так и для женщин есть критический возраст. Для девушек он один, она к нему ещё не подошла, но он уже виден. Для женщин – другой, и о том ей ещё когда-нибудь предстоит размышлять».

Предстоит размышлять и читателям, но уже на тему разницы между юношей и мужчиной: «Прижимаясь к нему и будто впитывая, вбирая в себя его юношескую, но уже и мужскую силу, Елена отдавалась со страстью ищущей удовлетворения женщины. Отдавалась, в этом своем искании не прибегая ни к каким изощрениям, ибо лавина ощущений и без того захватывала ее и погружала в томительную и долго не кончающуюся пучину наслаждения».

Но это Елена, погруженная в «пучину наслаждения», «не прибегает к изощрениям». К ним успешно прибегает Ирина, которая «подтолкнув его к кровати Елены и приговаривая, что ему неудобно быть одетым, когда она раздета, и весело поглядывая на Елену, стала стаскивать с него одежду, расстегнула рубашку и потащила ее с него». Кто, куда и чего потащил? Не важно. Повествователь, видимо, обезумев от порнографического новаторства, уже мало контролирует собственное перо. Всё, что описывает Советов, даже предметы, абсолютно немыслимые в эротическом контексте, немедленно обрастают необходимой слизистой оболочкой:

«Он показывал нам вентильный кран с патрубком. Всего лишь какой-то краник! Но изделие медленно поворачивалось, и когда трубка повернулась в нашу сторону, мне показалось, что она прямо-таки вылезла из экрана. Так и хотелось протянуть руку и взяться за нее». Вот как надо описывать научные эксперименты! И науку можно превратить в захватывающее сексуальное приключение! Даешь совокупления в процессе обучения!

«И в этом тесном общении Дмитрий часто задевал своим бедром крутое и упругое бедро Елены, доказывая ей величину какого-нибудь предельного сечения или упругой деформации какого-то вала. И будучи увлеченным делом, и не вспоминал, что это бедро любимой девушки, созерцание и поглаживание которого доставляло ему столько наслаждений. Лишь порой, когда они, утомленные расчетами, присаживались на кровать, он обнимал Лену и она, благодарно прильнув к нему, нежно отвечала на его ласки».

К середине повести уже перестаешь обращать внимание на лирические отступления, которые заменяют Советову традиционные для русской прозы описания природы: «...сильная, притягательная, душистая, прильнула к тебе нежными своими губами, упругой грудью, плотным животом. И ты чувствуешь, как твердый ее лобок жестким бугорком прижался к тому твоему месту, которое не может, в силу природного мужского твоего естества, не может остаться спокойным». И про «плотный живот» мы уже читали, и «упругая грудь», неизменный атрибут творений саратовских членов Союза, нам уже надоела, как вдруг авторский взгляд расфокусируется, в поле зрения попадают автономные человеческие органы, которые тут же начинают жить собственной половой жизнью:

«Через некоторое время другая рука Сергея, лежавшая спереди, на талии, несмело поползла к Катиной груди и прижала ее... пальцы Сергея медленным движением скользнули за широкий ворот платья и крадучись проникли под бюстгальтер. Рука Сергея ощутила бархатистую кожу упруго-податливой девичьей груди. Осмелевшие пальцы, все более и более отодвигая материю лифчика, добрались до горошины соска и охватили грудь Катерины чашкой ладони.»

Вузовская вакханалия между тем продолжается, но уже в ритме хард-порно с садомазохистскими обертонами:

«Елена, поджав ноги, повисла на проводе, но он не оборвался.

– Дерни меня за ноги! – едва ли не в голос закричала Елена. – Повисни на мне!

Поняв, чего она хочет, Виктор крепко уцепил ноги Елены, поджал свои и почти было повис на ней. Но тут провод, тренькнув струной, лопнул и, свившись в спираль, отлетел в сторону, чего, собственно, Елена и добивалась. Оба, потеряв равновесие, кубарем покатились по земле, но не расшиблись, так как за счет провисания провода и длины скакалок высота уменьшилась».

«За счет провисания провода» уменьшилась высота, зато повествовательный накал достиг через несколько страниц максимума. Николай Советов кладет на обе лопатки Даниила Хармса, признанного мастера абсурдистского макабра:

«...из темноты распахнутой двери выскочили на улицу две голые фигуры: толстого мужчины и стройной, высокой девушки. Прижав руки к животам и согнувшись чуть ли не до земли... они жадно хватали ртами воздух. Девушка, в которой некоторые, знавшие ее, разглядели Ирину, жестом Венеры прикрыв наготу, побежала в сторону общежития. Тут же две девушки-зрительницы бросились за ней, одна, на ходу стягивая с себя кофточку, другая – летнюю майку... Ректора Сидорова узнали все...»

И тут нужно сказать, что действие повести закручено вокруг технического вуза, все обитатели которого, от абитуриентов до, как видим, ректора занимаются решением, за редким исключением, не научных, а сексуальных проблем. Преподаватели спят со студентками, студентки – с младшекурсниками, старшекурсниками и какими-то посторонними арабами. Одни несчастные абитуриенты вроде бы спят с себе подобными.

В редкие минуты затишья на сексуальном фронте они мечтают построить свой собственный, персональной разработки, мост.

«Да, его, Привалова, мост был прекрасен. И в мечтах его, и в чертежах, и, он уверен, прекрасен будет и в натуре, когда перекинется через какое-нибудь препятствие: реку, пропасть, даже просто через широкий овраг».

Но не в состоянии наш убеленный сединами автор избавиться от сексуального наваждения (а может быть я не могу, в силу вышеизложенного?). Приведу самую смешную цитату из повести: «И свою идею большого, красивого висячего моста он пронес через всю жизнь, нес ее и сейчас...»

А когда будет про Россию, Саратов и губернатора? Будет, не может не быть, как можно выпустить в свет, даже и за свой счет, пусть убогое, но написанное членом Союза писателей, произведение без этой птицы-тройки?

О России предсказуемо, но с каким-то узкопрофессиональным спецтермином и некоторым туманом: «Такова, видно, судьба России, за счет огромности своей территории демпфировать, поглощать пульсации избытков и недостатков Европы». Что такое «демпфировать», я узнал из словаря иностранных слов, «пульсацию избытков» с трудом, но можно представить, а вот на «пульсацию недостатков» моего воображения не хватает...

О губернаторе тоже предсказуемо, но, имея в виду бесконечные «выпуклости» и «округлости» на каждой странице повести, даже рискованно: «Округлое лицо губернатора излучало улыбчатое добродушие, в глазах светилось неподдельное любопытство. Любопытство начальника, любящего свое дело, готового вникать в него с целью досконально разобраться в его полезности или отсутствии таковой и соответственно вынести о нем свое мнение».

Саратов впрямую не называется, потому что «все персонажи и место действия романа вымышлены». Тогда зачем было вообще упоминать «округлое лицо губернатора»? В силу какой художественной необходимости?

Последний абзац повести. Студентка возвращается с похорон затравленного коллегами преподавателя. Который, по совместительству, являлся ее научным руководителем и любовником. «А может быть, мы возведем ещё и твой висячий мост. Тот, который ты, а вслед за тобой и я, вынашивали в своих планах и чертежах. И я, взяв за руку плоть твою, дитя твое, пройду с ним по твоему мосту в далекое и прекрасное будущее!»

Если бы автор не был доктором технических наук, профессором, мастером спорта СССР, членом Союза писателей России, я бы ему посочувствовал, но в данном случае сочувствия требует читатель.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 19(34), 23-29 мая 2003 г.