Яндекс.Метрика

На Волге вырастает свобода и воля человека

На Волге вырастает свобода и воля человека

Занимая в качестве адвоката в своем городе видное общественное положение и обоготворяемый немецким населением города и уезда, сделавшим меня первоизбранником в Государственную Думу, я не мог равнодушно взирать на те злоупотребления, которые совершались всякого рода вызванными в жизнь сатрапами уезда в лице земских начальников. С чинимыми ему обидами население обращалось ко мне и требовало моего заступничества, а я не мог не заступиться за угнетаемое население.

Редкое судебное дело решается без взятки, население развращается шинками, по¬ощряемыми взяточничеством. Искусственно создаются судебные дела, а если обвиняемый заупрямится и не даст должной взятки, то постановляются жестокие приговоры. Однажды письмоводитель местного земского начальника привлек за кражу у него полога в три рубля, и когда немцы отказались дать взятку, то он сам выступил у своего патрона единственным свидетелем, и, несмотря на то, что дело это подсудно волостному суду, земский начальник приговорил немцев на 6 месяцев в тюрьму, требуя 600 руб. залога; когда же эти немцы из тюрьмы прислали жалобу на неправильный приговор, то земский начальник, не желая доводить до съезда, возвратил жалобу «за непредставлением копии с нее». Понятно, я не мог оставаться безучастным зрителем такого вопиющего злоупотребления, таких издевательств над своими сородичами и в качестве защитника в съезде без обиняков достойно охарактеризовал «деятельность» Готовицкого

Для прокормления голодного населения Сосновской волости казна учредила общественные работы, поручив заведование ими земскому начальнику. Казалось бы, самый отъявленный негодяй не решился бы покуситься на эти деньги, но Готовицкий и тут не постеснялся поживиться на счет голодного населения: он приказал занести в списки чернорабочих во всех селениях волости, где работы производились одновременно, своего письмоводителя, и таким мошенническим путем к липким рукам Готовицкого пристало несколько сот рублей.

Ни в одном благоустроенном государстве такие явления невозможны: ни один порядочный человек не подал бы руки такому негодяю, и всякий бы отвернулся бы от него с презрением; в правовом государстве всякий уважающий себя суд, прокурор или администратор посадил бы такого человека на скамью подсудимых.

У нас же, несмотря на то, что дело получило огласку и в суде и в печати, Готовицкий, этот темный делец, вскоре получил повышение по службе: назначен непременным членом землеустроительной комиссии и, кроме того, избран предводителем дворянства, состоя, таким образом, председателем всех уездных учреждений, а, между прочим, и председателем уездного съезда.

Широкое волжское раздолье создавало широкую натуру волжанина, которую центральная власть сначала Москвы, а затем еще более Петербурга старалась урезать строжайшими мерами и репрессиями, но тщетно: наш край не подчинялся предписанным строгостям и свои хартии вольностей получал от Стеньки Разина и Пугачева. Здесь был притон волжских разбойников, бежавших от гнета правительства и помещиков. В нашем уезде, в верстах 40 выше Камышина, на берегу Волги расположен бугор, сохранивший название бугра Стеньки Разина, с которого зрителю открывается волшебный вид на громадное пространство Волги и богатое Заволжье. Но никогда правительство не предпринимало разумных мер к водворению в этом богатом крае гражданственности, культуры и спокойствия. Как и раньше, до последнего времени девизом управления служит: «Разорю, не потерплю». Волга – лучший транзитный путь в мир. Богатства Поволжья неисчерпаемы это – бывшая житница России и Европы; а между тем вот уже 5 лет этот «богатый» край пользуется правительственной субсидией для собственного прокормления.

Понятно, такие ненормальности создают недовольство и протест в виде сопротивления властям, ниспровержения порядков и пр. С уверенностью можно сказать, что 75% всех арестантов в поволжских тюрьмах – политические, аграрные и административные. Но этот род арестантов является всегда самым беспокойным и требовательным элементом тюрьмы; он и в тюрьме все претендует на ту вольность, которой не может добыть вне тюрьмы; в искании вольности это неисправимые рецидивисты. Тюремная администрация всеми силами старается отделаться от этого беспокойного элемента и при первом удобном случае сбывает его с рук, сплавляет его.

15 августа рано утром явилась ко мне полиция, окружила мой дом и, обвинив в распространении Выборгского воззвания, пригласила меня следовать за нею в участок. Но в ближайшей церкви раздался набат, вызвавший всеобщий звон во всех церквях города; к моему дому стянулось все население города, запрудившее все прилегающие к моему дому улицы. Раздался взрыв негодования и не уцелеть бы полиции, если бы не мой благоразумный призыв – не чинить насилия. Полиция ушла, и я остался на свободе.

Прикручиваешь лампу, отгораживаешь ее остающийся свет от кровати какой-нибудь книгой и ложишься спать. Но не спится. С Волги раздаются свистки приходящих и отходящих пароходов. Там, на Волге, теперь кипит жизнь, жизнь вольная, широкая как сама богатырь-река, которую, как мысль, к счастью, нельзя остановить ни усиленными, ни чрезвычайными охранами. Люди, выросшие на Волге, не могут быть рабами, куда бы и в какие бы дебри их не заносила судьба и жизнь. Здесь, на Волге, вырабатывается индивидуальная свобода и воля человека, ограничиваемая лишь уважением к свободе себе подобного. Насколько опасно и политически неразумно нарушать эту свободу, наглядно доказало прошлое Поволжья. Настоящее же ярко характеризуется представителями поволжских губерний в I Государственной Думе: среди них не было ни одного правого (правее кадетов), то есть ни одного голоса, который признавал бы нормальным настоящее положение вещей. Еще характернее, что Волга не дала в I Думу ни одного социал-демократа, и что именно волжане являлись душой и организаторами вновь образовавшейся за несколько дней до открытия Думы новой партии – Трудовой группы.

По своим профессиональным занятиям мне приходится чуть ли не каждую неделю ездить в Саратов на пароходе, пользуясь всеми его удобствами, свежим воздухом и очаровательными видами Волги. Едва ли во всем свете можно создать себе лучшую поездку, чем на наших волжских пароходах. Сам по себе пароход – это плавучий город, дающий вам все желательные удобства: к вашим услугам удобное помещение, лучший ресторан, чистый воздух и постоянная перемена людей и видов. Через каждые несколько часов подъезжает к новому селу, городу, где вас встречают и провожают все новые люди, люди крепкие, жизнерадостные и привольные. Виды с парохода на волжские горы, заволжские степи леса, острова с рыболовами, наконец, самая ширь и бесконечность Волги – все это приводит в положительный восторг, и невольно воскликнешь, перефразируя Гоголя : «Черт тебя возьми, Волга, как ты хороша!»... И все эти думы невольно заставляют меня горы чувствовать свою неволю и разгоняют сон. Становится особенно тяжело именно потому, что свист пароходов навевает все эти родные милые картины, напоминающие тебе о потере столь дорогой свободы. Мне иногда представляется, что я сделал бы лучше, если бы отбыл свое заключение где-нибудь вдали от родной Волги - в Петербурге или Москве или отбывал бы заключение зимой, когда затянутая льдом Волга не напоминала бы о себе.

Вопросы эти вызвали меня на горькие размышления. Когда мы являемся в какое-нибудь правительственное учреждение и подобострастно обращаемся с наизаконнейшей просьбой к какому-нибудь чиновнику, то, получив от него удовлетворение, считаем своей непременной обязанностью поблагодарить чиновника, а чиновник с важным достоинством принимает эту благодарность. Почему же мы благодарим чиновника, который никакой благодарности от нас не заслуживал, так как исполнял только свой долг? Потому, конечно, – и мы знаем это по опыту, – что он может совершенно безнаказанно не исполнить нашу законную просьбу, то есть не исполнить своего долга. На ваше справедливое негодование вам спокойно ответят: «Можете обжаловать мои действия!», а если вы придете после этого в ярость, то вас предадут суду за оскорбление должностных места и лица.

Волей-неволей на действие чиновника подаете жалобу, а начальство по рассмотрению ее предпишет ему исполнить вашу просьбу. В конечном же результате вред и наказание понесет не чиновник, отказавшийся исполнить свой долг, а вы, возмущенный такой явной недобросовестностью чиновника, и о торжестве права и справедливости не может быть и речи.

Как же, однако, искоренить зло?

Англичанин вам ответит: «Сделайте своих чиновников ответственными за свои действия! Если у нас прокурор выдержит заключенного вместо трех четыре месяца, то он не только сам сядет в тюрьму, то возместит заключенному и убытки».

«Как? Отвечать за свои ошибки? – возразят на это наши чиновники. – Да тогда и служить нам нельзя!».

И действительно, если вы отнимете у современного прокурора, хранителя закона, право действовать вне закона, то такой прокурор окажется революционером, преступником, стремящимся к ниспровержению «существующего» в государстве общественного строя.

Справка «НВ»

Яков Егорович Дитц (1864-1917), поволжский немец, адвокат, депутат I Государственной думы, автор «Истории поволжских немцев-колонистов», прожил недолгую, но наполненную событиями жизнь. За подписание Выборгского воззвания, принятого рядом депутатов Думы в знак протеста против ее роспуска, он провел три месяца в Камышинской тюрьме, описав свое заключение в записках.

Рукопись Я.Е. Дитца, написанная в мае – августе 1909 г., скорее следует отнести к промежуточному жанру между дневником и воспоминаниями.

Хранится в государственном историческом архиве немцев Поволжья в г. Энгельсе.

Книга подготовлена к печати под общей редакцией доктора исторических наук, профессора И.Р. Плеве.


Опубликовано:  «Новые времена в Саратове» №7 (407)
Автор статьи:  Отрывки из рукописи Якова Дитца
Рубрика:  Память/История

Возврат к списку


Материалы по теме: