Опечатка как особенность внутривидовой конкуренции

Когда одни стали зарабатывать деньги, другие все еще предлагали оглядеться по сторонам и переистолковать жизнь. А потом ее переустроить. Тогда же русские писателей-гуманистов перечитали сызнова. И оказалось, что граф Толстой написал эпопею не про войну и мир, а про войну и общество. Или про Вселенную, которую эта война разрушает. Или про внутренний мир человека, которому противна сама сущность убийства.

Дело в том, что слово «мир» писалось до 1917 года двояко – «миръ» через «и восьмеричное», что означало отсутствие вражды и войны, лад и согласие, тишину и спокойствие. А еще писалось слово «мiръ» через «и десятеричное». То самое, над которым, фигурально говоря, до сих пор расставляют все точки. Это и есть Вселенная, земной шар, общество, человечество.

В перестройку казалось правильным это «новое прочтение» самого замысла великой эпопеи. Дескать, реформа орфографии убила смысл, который вкладывал Толстой в свой роман. Звучало это высоко, гуманистично и общечеловечно. Тогда, казалось, стратегия войны себя изжила.

Распад СССР ускорила война в Афганистане. И каждый раз там, где реально реализовывалась и применялась «советская военная мощь», события развивались по ускоренному сценарию. Войска в Вильнюсе – Литва тут же обретает независимость. Бойня в Тбилиси – к власти приходят новые национальные лидеры. Ввод войск в Баку спровоцировал уход всей южной группировки советских войск из Азербайджана. Даже танки на улице Москвы привели к мирному демократическому перевороту.

Западные контрпропагандисты в эпоху «холодной войны» хитро истолковывали советский лозунг «Миру – мир!» Они говорили – это стремление русских к мировому господству. У самих американцев было «два мира» – один «world», а другой – «реасе», разницу понятий мы хорошо улавливаем теперь, узнав про «гринписовцев» и «антиглобалистов». Армии и арсеналы все так же угрожают слабому. Великими державы считаются не потому, что у них великая литература, идеи, обогатившие человечество, или высококлассная экономика. Потому что есть ядерное оружие.

Но политическое существование в современной России – это тоже война. Именно она является так называемым «базовым политическим процессом». Жесточайшее противостояние – управленческое, информационное, финансовое. Левые-коммунисты борются с правыми-реформаторами. «Питерские» – с «семейными». Губернаторы – с мэрами, полпреды – с губернаторами. Бандиты – с другими бандитами. Экономические группировки осуществляют свою экспансию при помощи прессы. Журналисты одних кланов «мочат» журналистов из других изданий. Народ потихонечку и негласно воюет с властью. Власть воюет с террористами.

Выборы провоцируют постоянную политическую кампанию. Она не только поднимает рейтинги, укрепляя в людях постоянное чувство «тревожности». Она требует жертв ради поддержания связей, коммуникаций внутри «базового процесса». Войне нужна красивая «картинка» на ТВ. К несчастью, это общее место всех демократий. Сербия, Афганистан, теперь Ирак. Где-то между ними – Чечня.

Манипуляция с бытописанием человеческого существования неизбежна. Новая стадия развития общества – человек информационный, «хомо информатикус». Идеология и пропаганда – увы! -теперь имеют куда большее значение, чем реальный сектор экономики. Для России это даже больше нефтяной трубы, идущей на Запад. Хотя политических альтернатив нет. Развилка пройдена, и все довольно определенно.

Отсюда процесс заметного снижения доверия ко всем институтам власти. Во всем мире. Разноуровневая власть давит на народ, настойчиво предлагая голосовать за себя. У нас публика, усвоив правила игры, торгуется. И, в свою очередь, давит на власть, заставляя делать мелкие подачки: песочницы во дворах, катки на спортплощадках, вкручивать лампочки в подъездах. Самоуправление граждан остается несбыточной мечтой светлого капиталистического далека. Во время войны невозможны женсоветы и новгородское вече. Возможно лишь единоначалие.

Война – это выгодные инвестиции. Способ ведения народного хозяйства. Это лексика («битва за урожай»), это промышленные войны, захваты предприятий, искусственные банкротства. Это безжалостность и оправдание любых средств достижения цели. Война становится частью менталитета россиянина. И способом управления страной, регионом, отдельно взятой административно-территориальной единицей. Скажем, городским поселением. Всегда должен быть назначенный враг. Это сплачивает группы и кланы. Хотя внутри них, как кем-то верно подмечено, «внутривидовая конкуренция» еще острее.

Со стратегией войны пытаются бороться другой стратегией – «втягиванием». Дискуссией, сотрудничеством в тех областях, где противостояние антагонистов не мешает делать общего дела. В сознании советского человека – это слабость. Американские военные тоже так полагают.

В 60-е поколение «битлов» и «цветов» предлагало заниматься любовью, а не войной. Сегодня их дети вошли в Афганистан, и мы приветствовали это вторжение. На военных базах нацелены самолеты на Ирак, и мы не приветствуем перспективу вторжения. Но совсем не потому, что русский гуманизм воззвал не допустить очередной кровавой бойни. Просто нам самим нужна иракская нефть, своей – качественной – не хватает. В этом все и дело. Мир все также поделен на союзников и противников.

Лев Толстой после Крымской войны и «Севастопольских рассказов» взывал к душе и Богу. И получил в конце концов отлучение от Церкви.

Мы сами готовы обманываться. Один единственный раз накануне первой мировой бойни, в 1913 году, редактор П. И. Бирюков допустил опечатку: на первой странице первого тома четырехтомника он недоглядел написание слова «мiръ». На титульном листе ошибка уже не встречалась. Семь раз в этом издании было написано слово «миръ», и только один раз – «мiръ». Больше никто не ошибался. Никогда. Но красивая версия – Толстого не поняли. К сожалению, неправильная.

Не случилось переворота в сознании из-за недосмотра редактора. Слово «война» пишется без изменений.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 6(21), 14-20 февраля 2003 г.