В первые мгновения черная сцена и громоздкое железное сооружение (холод металла и сплошные острые углы), символизирующее мир, в котором живет строитель Сольнес, не вызвали ничего, кроме отторжения и раздражения. Эта мрачность давила на сознание, психологически подавляла. Но уже к середине первого акта стало понятно, что только такие декорации, такая аскетичная эстетика способны максимально точно передать дух и настроение ибсеновской пьесы.

«Строитель Сольнес» написан великим норвежским поэтом и драматургом Генрихом Ибсеном уже на закате жизни. И это поистине масштабное и захватывающее произведение о любви и смерти, о творчестве и о цене, которую платит творец за свои озарения, успех, за свое «я» в искусстве. Взявшись за прочтение пьесы, режиссер Юрий Ошеров поставил и перед собой, и перед всей актерской труппой серьезнейшую задачу. Ибсен отнюдь не драматург для юношества, скорее, он драматург для зрелых, знающих, что такое жизнь, людей. «Сольнес» – это интеллектуальная и любовная драма, гениально анализирующая духовный мир творческого человека, вскрывающая те тайные пружины, что толкают его на поступки, удивительные даже для него самого. Перед исполнителем заглавной роли – заслуженным артистом России Александром Федоровым – стояло множество задач и среди них одна чрезвычайно сложная: доказать, что вопреки пушкинскому утверждению гений и злодейство – вещи вполне совместные. Впрочем, все не так однозначно. Скорее, Сольнес не злодей, просто в его душе равно соседствуют ангелы и, выражаясь языком Ибсена, тролли.

Жить – это значит все снова
С троллями в сердце бой.
Творить – это суд суровый
Суд над самим собой.

В этих строчках Ибсена – ключ, открывающий дверцу к толкованию не только души его героя, но и пьесы в целом. Федорову удалось создать образ думающего героя. Правда, в первом акте актера несколько захватило и понесло чрезмерное желание растрогать зрителя своей одинокостью, своей потерянностью в мире отшатнувшихся от него близких людей. Между тем Сольнес первого акта – это отнюдь не страдалец. Он человек, вполне отдающий себе отчет, как поступают с ним другие и как надлежит поступать с этими другими ему. Но уже во втором акте Сольнес – Федоров, на взгляд автора этих строк, выровнился, определился, если так можно выразиться, с сердцем и с периферией своего образа и необыкновенно точно и емко начинает считывать душу своего героя. Чрезвычайно захватывает действие, когда Федоров остается со зрителем наедине. Наедине, даже если рядом с ним присутствует кто-либо еще из персонажей пьесы. Нет, актер не затушевывает, не перечеркивает своих сценических партнеров. Он вполне ансамблевый артист, но... По мере того как раскручивались необузданные страсти пьесы, Федоров проявлял себя все более тонким мастером психологического портрета. Фактурность актера, выразительность его внешности подчеркнула способность Сольнеса жить на пределе возможностей, на пике чувств. В начале пьесы в нем есть что-то затвердевшее, мертвенное. Человек-автомат, человек-заводная кукла с ужасом и тайным восторгом ждущий, когда в ворота его дома постучится юность.

Когда же это случается, когда приходит понимание, что юность – это возмездие (еще одна гениальная ибсеновская мысль, обожаемая и культивируемая Александром Блоком!), юность – это жизнь, Сольнес меняется. Исповедальные монологи Сольнеса оставляют впечатление, что эти мысли родились только сейчас, кажется, что невероятным усилием воли лично тебе этот человек признался, что самолично сжег отчий дом своей жены только ради того, чтобы отстроить его снова. И получить славу непревзойденного строителя. От шепота до крика – вот амплитуда сольнесовских чувств. Федоров шепчет – и его слышно в самом конце зала. Он мучительно бьет руками в ненавистные стены, нет, не дома – жилища (почувствуйте убийственную разницу этих понятий!), и кажется, что настигающий творца поток мыслей сейчас же, сию минуту перевернет и понесет прочь в небытие и его самого, и его гибельные идеи. Некогда Сергей Эйзенштейн заметил, что мало каким актерам по плечу сыграть тоску по утраченной цельности. Так вот Федоров, по-моему, это смог.

Молодую актрису Елену Краснову, исполнительницу сложнейшей роли Фрекен Хильды Вангель, можно поздравить с игрой щедрой, пылкой, распахнутой настежь. Ее героиня слышит лишь закон чувств и абсолютно безучастна к заурядности. Еще она из тех, кто не пьет ни горе, ни счастье маленькими, приличными глоточками! Хильда любит только взахлеб, не жалея, не щадя ни себя, ни своего избранника. Волей художника Михаила Гаврюшова в серо-черном оформлении «Строителя» на сцене существуют лишь два ярких пятна: алый цвет папки с чертежами и идеями Сольнеса и ярко-рыжий, огненный цвет локонов Хильды. Хильда – это девочка – огонь, но не тот огонь, что сожрал дом, а огонь – созидание, превращающий строителя жилищ в строителя церквей и домов. Может быть, образ Хильды стократно усилится, если актриса привнесет в свою роль толику эротизма, ибо иногда Елена Краснова слишком увлекается прочтением образа героини, как своенравного, красивого, пылкого, взрослого дитя.

Прекрасно справилась с ролью фру Алины Сольнес и актриса Татьяна Лукина. Фру Сольнес – женщина, чья душа сгорела вместе с отчим домом, лишившаяся детей, иллюзий, способности отдавать любовь и, стало быть, получать ее. Супруга главного героя особенно выразительна была в третьем акте, на ступеньках дома, рассказывающая Хильде историю крушения их с мужем дома и любви. Слова фру Алины Сольнес были под стать клубам дыма от ее сигареты. Они вились в воздухе и оседали в никуда. Хильда стала и для Алины толчком к высвобождению души от несметного груза страхов, болей, обид. И хорошо, что она – впервые за всю пьесу – выговорила хоть часть своей боли.

В спектакле заняты семь человек и абсолютно все актеры демонстрируют хороший класс игры. Однако, на мой взгляд, ибсеновская драма – пьеса, где царят все же трое: Сольнес, Алина и Хильда. «Сольнес» – это любовный треугольник, где мужчина разрывается не только или, точнее, не столько между двумя женщинами, сколько между раем и адом, между прошлым и будущим, между ремеслом и творчеством.

На последнем акте пьесы на глаза наворачиваются слезы, драма, как прекрасная, мощная симфония, идет по нарастающей. Думаю, что ибсеновский текст, насыщенный ассоциациями, параллелями, созвучиями, усилил и безукоризненно вычерченный режиссером рисунок спектакля, и то, что все исполнители центральных ролей подарили своим героям некие личные переживания. Не будь этого – никакой актерской техникой такую глыбу, как «Сольнес», поднять бы не удалось. Одни-единственные сутки вместили в себя жизнь и смерть Халвара Сольнеса. У каждого из нас бывают такие сутки и, увы, отнюдь не всегда мы берем себе за труд понять, где нам грозит духовная смерть, а где нас жалуют воскрешением.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 6(21), 14-20 февраля 2003 г.